Комендантский час - Страница 34

«Значит, «святой отец» просто-напросто немецкий шпион, — подумал Широков, — просто шпион». И спросил громко:

— А давно ли он ваше доверенное лицо?

— Давно.

— Понятно. Ну а я зачем вам понадобился? — Он отставил рюмку и налил коньяк прямо в фужер. Полный налил, до краев. Не ожидая, пока гости поднимут рюмки, одним махом, немного рисуясь, вылил в себя жгучую коричневую жидкость. — Так как же?

— Господин Широков, — Прилуцкий отхлебнул немного из своей рюмки, — вы не хотите понять меня. Ровно через месяц в Москве будет наша армия...

— Ну, это как сказать.

— А вот так. Безусловно, что вам будет предоставлена работа, отвечающая вашим запросам и наклонностям. Вы можете занять достойное место в новой русской администрации.

— Так, — Широков закурил. — Как я вас понял, это место надо заработать?

— Именно.

— Как же?

— Мы не станем предлагать вам невозможного. Вы раньше специализировались...

— Статья 59.3.

— То есть?

— Бандитизм. Вас устраивает?

— Лично меня вполне.

Ему очень хотелось взять бутылку и со всей силы двинуть этого по черепу. Полетели бы осколки, опрокинулся стол, началась бы короткая и яростная драка. А то сидит, гнида, и разговоры разговаривает.

— Что вам нужно, короче? Я человек дела.

— Это разговор, достойный мужчины, — вмешался Александр.

Прилуцкий быстро посмотрел на него, и тот замолчал, словно поперхнулся.

«А этот белоглазый главный у них», — понял Широков.

— Я не предлагаю вам ничего невозможного. Есть люди, есть оружие: мы дадим вам наши автоматы.

— Понятно, что надо делать?

— Большевики, отступая, будут пытаться увезти из Москвы ценности: картины, золото, камни.

— Трудновато.

— Я вас не узнаю. Господин Потапов, рекомендуя, говорил, что для вас нет ничего невозможного.

— Разговор не о том. Ценностей много, а я один.

— Вы захватите хотя бы то, что сможете, остальное сделают другие.

— Когда и что?

— Вам дадут знать в самое ближайшее время. Кстати, почему мы не пьем? Мне кажется, что пора скрепить наш союз.

Прилуцкий встал и налил всем не в рюмки, а, как до этого сделал Широков, в фужеры.

Данилов

— Вы захвачены с оружием, пытались бежать, при обыске в квартире у Харитонова обнаружены ракеты, приемник и деньги. Всего этого достаточно, чтобы передать вас в трибунал, а там шутить не любят. Надеюсь, понятно?

Данилов посмотрел на задержанного и опять подивился внешности этого человека. Неприятное лицо. Словно маска.

На кого же он похож?

— По документам вы — Сивков Михаил Анатольевич. Это ваше настоящее имя?

Задержанный заерзал на стуле и поднял лицо, и тут Иван Александрович увидел, что тот плачет.

— Ну вот тебе и раз! Держите себя в руках. Закурите.

— Спасибо.

Голос у него оказался неожиданно грубым и низким. «А ведь это первое его слово. Первое слово за шесть часов».

— Гражданин следователь, суд примет во внимание чистосердечное признание?

— Надеюсь.

— Тогда пишите. Фамилия моя Носов. Зовут Николаем Петровичем. Родился в городе Бресте в 1894 году. Кассир. В 1940 году осужден за растрату, срок отбывал в минской тюрьме.

— Ну вот, — Данилов облегченно вздохнул, — а то в молчанку играем. Пиши, Полесов.

На столе приглушенно звякнул внутренний телефон.

— Данилов слушает... Есть... Буду... Во сколько? — переспросил он. Ну раз в два, так в два.

Ровно в час сорок пять Данилов забрал из сейфа пачку бумаг, на которой было написано: «Группа Широков, Флерова, Харитонов, Носов». Две последние фамилии вписаны только сегодня. И хотя у него пока не было никаких доказательств причастности Харитонова и Носова к убийству Грасса, он объединял их. А вот почему, объяснить не мог. В коридоре горели синие лампочки. Уже месяц все сотрудники уголовного розыска да и других служб московской милиции жили на казарменном положении. Устроились кто где. Некоторые в кабинетах, если место позволяло, а большинство в подвале, оборудованном под бомбоубежище. Данилов с Муравьевым спали, когда случалось, в комнате без окон: в ней когда-то был архив. Там поставили две койки, и на них отдыхали по очереди работники отдела.

В приемной начальника дремал, положив голову на руки, Паша Осетров, молодой парнишка, совсем недавно пришедший в управление. Из-за сильной близорукости его не взяли в армию, для оперативной работы он по тем же причинам годен не был, так что ему определили «должность при телефоне».

Данилов не переставал удивляться, глядя на Осетрова. Вроде бы сугубо штатский парень, а выправка как у кадрового военного. У интеллигентного человека, надевшего военную форму, бывают только две крайности: либо он похож на огородное пугало, либо становится страшным службистом, ходячей картинкой из устава.

Иван Александрович еще раз с удовольствием оглядел Осетрова. Всего. Начиная от яростно сверкающих сапог, кончая нестерпимо синими петлицами на воротнике.

Оглядел и подумал: «Молодец!»

— Где начальство?

— Только что звонил, сказал, что скоро будет, велел ждать.

— Ладно, подожду, — Данилов уселся на диван. — Ты поспи пока. Я разбужу.

— Я не спал давно, — виновато улыбнулся Осетров.

«А улыбка-то у него детская, и похож он на большого ребенка. На ребенка, которому разрешили носить оружие».

Иван Александрович поудобнее устроился, взял со стола газету. Это был старый номер «Московского большевика». Данилов поглядел на дату. 5 июля. Раскрыл газету. На второй странице была напечатана корреспонденция о записи добровольцев в народное ополчение на электроламповом заводе.